Список желаний

Ваш список желаний пуст. Перейти в каталог?

Мост над океаном

06.11.2019

Олег Ладыженский о своей поэзии.

Это удивительно в первую очередь для меня самого. Пожалуй, я никогда не скрипел зубами по ночам от страстного желания увидеть свой поэтический сборник. Только стихи: одинокие, полузамерзшие бродяги на снежном поле бумаги. Обучившись трем знаменитым аккордам, я напевал их в компаниях и в спектаклях; бывало, читал, чтобы не сказать хуже — декламировал — милым барышням, любимой жене, друзьям, коллегам и почтенной публике, оказавшись в очередной раз на сцене; с удовольствием "точил рифмы" внутри прозаических книг, раздражая одних, других оставляя равнодушными — и, смею надеяться, радуя третьих…

Началось это странно, чтоб не сказать: комично.

Отчего люди, разумные, добропорядочные существа, вдруг начинают говорить стихами? От любви, взаимной или несчастной. В приступе безумия. Повинуясь возвышенным порывам, подчиняясь ревнивой владычице-Музе — или хотя бы из вредности, желая досадить сопернику рифмованной гадостью пасквиля. Так или иначе, я впервые съехал на поэзию "от ремонта". Мы перебрались в новую квартиру на улице Петровского, бывшей Бассейной — помните? "Жил человек рассеянный на улице Бассейной…"? — и, глядя на воцарившийся хаос, смешной семилетка-первоклассник вдруг разразился поэмой.

Поменяли мы квартиру,
Там везде зияли дыры,
Стали делать мы ремонт —
Блохи выгнали нас вон…

Вот такая вульгарная лирика. Вот такой лирический герой среди мешков цемента и кирпичной крошки. Мой отец, эстрадный артист и драматург, увидел в этом перст судьбы. Ну и я не подкачал: вскоре родились "Источник заразы" (о стае дворовых кошек, подкармливаемых добрыми соседками), "Мат" (о спортивном мате в палисаднике, а не о том, о чем Вы подумали), "В зоопарке я и Вовка…" — и романтическая "Баллада о Робин Гуде", чудачка в зеленом плаще, чудом затесавшаяся в компанию пролетариев от сатиры.

Стоит ли удивляться, что спустя полгода "ужасное дитя" поступило в литературную студию Дворца пионеров и школьников им. Постышева? Студию вел замечательный поэт и мудрый учитель Вадим Левин. Мы говорили о странных вещах. Например, взахлеб обсуждали: "Что можно делать при помощи стихов?" Поверьте, это не тот вопрос, на который ребенок ответит с легкостью. Здесь пасовали взрослые: родители с удовольствием оставались на наших "посиделках", принимая живейшее участие. Один отрок, чье имя стерлось в памяти, выдал: "С помощью стихов можно зарабатывать деньги!" Что ж, в определенной степени он оказался прав. Мы бросали друг дружке мячики: кто скорее вернет с рифмой? "Палка-галка" быстро уступило месту вопросу "Кремль?.." Мячик дрожал в руке. Черт его знает, с чем этот Кремль рифмуется… Кремень? Ремень? Я выдал несусветное: "Крем ль?" Этот загадочный крем, который вызывает у стихотворца явные подозрения, преследует меня до сих пор.

На конкурсе "Стихов про зверей" я отметился в жанре психологической миниатюры:

На шкафу сидит жирафа,
А козел стоит у шкафа,
Потому что тот козел
На жирафу очень зол.

Вскоре после этого четверостишия в литературной студии очутился некий Дмитрий Громов. Символично, не правда ли? Громов, значит, грянул, Ладыженский перекрестился. Призрак шкафа по имени Олди тогда еще бродил по далекой Европе, собираясь вернуться в Харьков только в 1990-м, лет через пятнадцать.

Шли годы. Гормоны бурлили в крови. Борода уже выросла, седина еще не пробилась, но бес настойчиво тарабанил в ребро. Нашлось место и любовным стансам, и пародиям, и "хайямкам", и театральным зонгам из пьес, которые я ставил, в которых играл. Ничтоже сумняшеся, я сочинял "под Вийона", играя "поющего" Франсуа в "Жажде над ручьем" Юлиу Эдлиса, сочинял "Солдатскую" и "Песнь конторщика" в дипломном спектакле "Когда фея не любит" Феликса Кривина, где заодно присвоил роль Короля; работал с рок-оперой по пьесе В. Коростылева "Король Пиф-Паф, но не в этом дело"...

Но сольная книга стихов?

Это было едва ли не самым фантастичным из написанного мной.

Как правило, куда отчетливее я представлял рифмы и ритмы в общем потоке романа: песни из спектакля, действующие заодно с актерами, музыкой, освещением и декорациями. Да, разумеется: и со зрительным залом. Многие стихи так и рождались, многие по сей день ждут своей трагедии или комедии. Но однажды Его Величество Читатель начали слать к своему покорному слуге фельдъегерей с депешами: ласковыми, гневными, настойчивыми или вкрадчивыми. Его Величество требовали того, о чем редко задумывался скромный певец. Его Величеству захотелось песен вне спектакля. Актеры могли отдохнуть, декорации — на время лечь в хранилище, и осветитель уже готов был уйти пить водку, выключив прожектора и загасив свечи.

"Кроме того,— властно сказал монарх,— ведь есть же и неспетое?!"

"Кто я такой, чтобы спорить?" — подумал я.

"Ваше Величество, я счастлив,"— подумал я.

И это чистая правда.

Восторженные речи? — пустяки.
Хулительные возгласы?! — пустое.
А что стихи?
По-прежнему стихи.
По-прежнему одни чего-то стоят.

И по ступеням
                        ритма,
                                    не спеша,
С улыбкою к душе идет душа.

Искренне Ваш, Олег Ладыженский

Мы - яблоки, надкусанные жизнью.
Мы - райские.
Любили, ненавидели, дружили
По-разному.

    Для яблок нежеланье в гроб ложиться -
    Заразное...

* * *

Доспех тяжел, но в том вина доспеха:
Картонные доспехи не нужны.
Успех тяжел, и в том вина успеха:
Он — суть доспех, он создан для войны.

    Увы, порой бывает не до смеха,
    Когда мы, как мечи, обнажены...

* * *

На этой сцене у лжи — котурны,
У правды — пестрый колпак.
Мы все в прицеле литературы,
Литература слепа.

    В кого ударит шальная пуля?
    Давай, родная. Стреляй вслепую.

БАЛЛАДА СУДЬБЫ

Я не знаю, какая строка обернется последней,
На каком из аккордов ударит слепая коса,
Это вы — короли; я — наследник, а может, посредник,
Я — усталое эхо в горах. Это вы — голоса.

Перекрестки дорог — узловатые пальцы старухи,
Я не знаю, какой из шагов отзовется бедой,
Это вы — горсть воды; я — лишь руки, дрожащие руки,
И ладони горят, обожженные этой водой.

У какого колодца дадут леденящей отравы,
Мне узнать не дано, и глоток будет сладок и чист,
Это вы — соль земли; я — лишь травы, душистые травы,
Вы — мишень и стрела, я — внезапно раздавшийся свист.

От угрюмых Карпат до младенчески-сонной Равенны
Жизнь рассыпалась под ноги звоном веселых монет,
Вы — горячая кровь; я — ножом отворенные вены,
Вы — июльское солнце, я — солнечный зайчик в окне.

День котомкой висит за спиной, обещая усталость,
Ночь укроет колючим плащом, обещая покой,
Это вы — исполины; я — малость, ничтожная малость,
Это вы — гладь реки, я — вечерний туман над рекой.

Но когда завершу, упаду, отойду в бездорожье,
Замолчу, допишу, уроню, откажусь от всего,
Вас — великих! могучих! — охватит болезненной дрожью:
Это он, это мы, и какие же мы без него...

Я БЫЛ ОДИССЕЕМ

Я знаю, что боги жестоко играют с провидцами,
Я знаю, Итака — замызганный остров в провинции,
Где ждут без печали,
И встретят, увы, без веселья,
Судьба беспощадна, твои измеряя провинности,
И смерти причина банальна: нехватка провизии, —
Но все же я был Одиссеем.

Я знаю, что к кручам Скамандра, конечно же, шли не мы,
Что Троя забыта, а после раскопана Шлиманом,
И суть не в Цирцеях,
Когда распадаются семьи,
Шуршит неизбежность по сердцу рифлеными шинами,
И дело не в страсти, не в памяти, даже не в имени...
Но все же я был Одиссеем.

Гомер одряхлевший в маразме скучает под липами,
Страдая склерозом: какими-такими Олимпами
Мы грезили, братцы?
В итоге мы жнем, где не сеем.
Я знаю, риф прошлого мифа усеян полипами,
Забыты Аякс, Менелай, Агамемнон и Тлиполем,
Но все же я был Одиссеем.

Нас мало. Нас горстка. Быть может, лишь двое иль трое нас.
Мы плыли к Итакам. Мы насмерть стояли под Троями.
Нас жены дождались.
Мы в борозду бросили семя.
Вселенная, в сущности, просто и плоско устроена,
А странников участь — плыть к дому и брезговать тронами...
Я знаю. Я был Одиссеем.

"Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородами дорогу метут..."
К. Чуковский

Едут лорды с леди
На велосипеде,
А за ними гном
На ведре вверх дном.
А за ним бароны
На зубцах короны,
Феи на драконе,
Эльф на лепреконе,
Змей на василиске,
Пять грифонов в миске,
Зомби и вервольфы
В "Ауди" и "Вольво",
Маги в колымаге,
Ведьмы на метле.
Глори алиллуйя,
Фэнтези ура!

Вдруг из подворотни
Великан,
Ушлый и чипастый
Киберпанк.
Быть беде! —
Весь в Винде,
И с дискетой кое-где.
"Вы из книжек для детишек,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую!"

Киберпанк, киберпанк, киберпанище,
Ох, братва, пропадай,
кто не пан еще!

Феи задрожали,
ГрифонЫ заржали,
Леди другу-лорду
Оттоптали морду,
Гном от василиска
Оказался близко
И, вильнув бедром,
Скрылся под ведром.

А метла
Понесла —
Травмам ведьм нет числа!

Только маги в этой саге
Рады бою на бумаге,
Хоть и пятятся назад,—
Артефактами грозят:
"Нас на пушку не бери,
Нас на панк не кибери,
Пусть и мы, блин, не иридий —
Так и ты, блин, не берилл!"
И назад еще дальше попятились.

И сказал Владыка Зла:
"Кто ответит за козла?
Кто поборет силу вражью
В розницу и потиражно,
Я тому богатырю
Пять рецензий подарю
И рекламу в "Плейбое" пожалую!"

"Не боимся мы его,
Киберпанка твоего,
Мы отвагой,
Мы бумагой,
Мы обложками его!"

Но увидевши тираж
(Ай-ай-ай!),
У драконов скис кураж
(Ай-ай-ай!),
По прилавкам дрожа разбежалися:
Киберпаньих чипов испугалися.

Вот и стал киберпанк победителем,
Всех торговых лотков повелителем,
Вот он ходит, чипастый, похаживает,
Ненасытный процессор поглаживает:
"Отдавайте мне ваших читателей,
Я сегодня их за ужином скушаю!"

Фэнтези плачет-рыдает,
Фентези громко страдает:
Нет, ну какой же фантаст
Друга-читателя сдаст,
Чтоб ненасытное чучело
Бедную крошку замучило!

Но однажды поутру
Со страницы horror.ru
Правду-матку отмоча,
Так и врезали сплеча:
"Разве ж это киберпанк?
(Ха-ха-ха!)
Кто такое накропал?
(Ха-ха-ха!)
Киберпанк, киберпанк, киберпашечка,
Жидкостулая порнуха-графомашечка!"

Побледнели чародеи:
"Ах вы, жутики-злодеи!
Вам ведь слова не дают,
Вас и так не издают!"

Только вдруг из-за созвездья,
С лазерным мечом возмездья,
В звездолете, с кучей книг,
Мчится космобоевик:
Взял и грохнул киберпанка
Залпом лазерного танка.

Поделом самозванцу досталося,
И статей про него не осталося!

КАСЫДА СЛУЧАЙНОЙ УЛЫБКИ
(дуэтом с Д. Громовым)

Миновала давно моей жизни весна.
Кто из нас вечно зелен? — одна лишь сосна.

Нити инея блещут в моей бороде,
Но душа, как и прежде, весною пьяна.

Пей, душа! Пой, душа! — полной грудью дыша.
Пусть за песню твою не дадут ни гроша,

Пусть дурные знаменья вокруг мельтешат —
Я бодрее мальчишки встаю ото сна!

Говорят, что есть рай, говорят, что есть ад,
После смерти туда попадешь, говорят,

В долг живем на земле, взявши душу взаймы,
И надеждами тщетными тешимся мы.

Но, спасаясь от мук и взыскуя услад,
Невдомек нам, что здесь — тот же рай, тот же ад!

Золоченая клетка дворца — это рай?
Жизнь бродяги и странника — ад? Выбирай!

Или пышный дворец с изобильем палат
Ты, не глядя, сменял бы на драный халат?! —

Чтоб потом, у ночных засыпая костров,
Вспомнить дни, когда был ты богат, как Хосров,

И себе на удачу, себе на беду,
Улыбнуться в раю, улыбнуться в аду!

В решетке окна —
Весна.
Снаружи заточена.
Уйди, удались, сравненье!
Осколок дурного сна.

Вен небесных просинь
вторглась в мои сны.
Это просто осень
поперек
весны.

Иду, нагой.
В руках огонь.
Подставляй ладонь.
Поделюсь бедой.

О мудрости спросите мудреца,
Чьи зрелым опытом убелены седины.
Он скажет: "Нет начала и конца
Ей, как и глупости. И в том они едины".

Ты шел по головам, сметая все подряд,
Тебе — восход, иным — стремительный закат.
Ты говоришь, что цель оправдывает средства?
Уж если грянет суд, то цель — не адвокат!

Был пьяницей Омар - и я люблю вино.
Был вором Франсуа - и я залез в окно.
Взгляните на меня! Я соткан из достоинств!
А то, что не поэт - так это все равно...

Справедливости ищешь? Наплюй и забудь!
Богатей или нищий? Наплюй и забудь!
Захотелось весы привести в равновесье?
В одну чашу наплюй, про вторую забудь.

Словно капли в тумане — мы были, нас нет,
Словно деньги в кармане — мы были, нас нет,
Нас никто не поймает, никто не поверит,
Нас никто не обманет — мы были, нас нет.


В оформлении использоаваны работы Jonathan Powell, Albert Bierstadt, Сhris Ostrowski, sylar113.