Список желаний

Ваш список желаний пуст. Перейти в каталог?

Криптоистория по Валентинову

24.08.2019

Выдержка из статьи Игоря Черного об Андрее Валентинове из справочника "Фантасты современной Украины". Текст в том числе посвящен книгам из эпопеи "Око Силы".

Говорить о генезисе валентиновской прозы довольно сложно. Его большие прозаические полотна появились внезапно, словно из ничего. Hа наш взгляд, было бы неправомерным искать корни романов Валентинова в повестях и рассказах из «супертриллера» « Покойник низкого качества» (1996). Hаписанные в 1970-1980-х годах и посвященные похождениям комиссара Фухе, они представляют собой не более чем шутку. Хотя некоторые мотивы и детали из этого сборника можно найти и в серьезных книгах писателя. Так, «любимое оружие» «беспощадного комиссара поголовной полиции» Фухе — это тяжелое пресс-папье. В одном из эпизодов романа « Дезертир» главного героя допрашивает полицейский комиссар Сименон, на столе которого « высилось громоздкое чугунное пресс-папье, способное напугать самого отъявленного злодея». И буквально через несколько страниц мы видим Сименона готовым пустить этот канцелярский аксессуар в действие: « Лицо комиссара побурело, а рука вцепилась в пресс-папье. Я невольно поежился: чугунное пресс-папье в этаких лапищах — смертоносное оружие.» Таким образом, перед нами типичный пример сквозного мотива, пронизывающего несколько произведений. Знакомясь с творчеством Валентинова, следует иметь в виду, что подобных сквозных мотивов в его книгах множество. Вскользь упомянутый в каком-либо романе человек или город уже в следующем произведении может стать главным героем или основным местом действия. Почти каждый сквозной мотив от книги к книге постепенно превращается в целую сюжетную линию, обрастая подробностями, плотью и кровью: история дхарского народа, судьба овернского клирика Андре де Ту, ожившие мертвецы, двойники и т. п. Hаличие подобных приемов объединяет сочинения Валентинова в некий огромный цикл, не исключением из которого являются даже стихотворения. Уже в них можно найти подступы к разработке археологической линии, проходящей через всю эпопею « Око Силы» (образ Валюженича, будни археологической экспедиции, воссозданные в третьей трилогии), к теме жизнеописания братьев ди Гуаско.

Возвращаясь к вопросу о генезисе прозы Валентинова, отметим, что, по собственному признанию писателя, у него к моменту начала работы над « Оком Силы» « лежало довольно много заготовок, которые могли стать самостоятельными произведениями. Hо так вышло, что они удачно нанизались на общий стержень.» И все же семнадцать романов за пять лет, причем средний объем каждого равен 20–25 печатным листам, — это не так уж и мало. Иногда в критике Валентинова упрекают в многописании, что, по мнению рецензентов, определенным образом сказывается на фактуре произведений фантаста. Ищут и находят некоторые небрежности, исторические неточности и погрешности. Частично понять и объяснить «феномен плодовитости» прозаика можно, заглянув в его творческую лабораторию. « Каждая вещь, — поясняет он, — обдумывается очень долго, по два, по три года. Количество переходит в качество, когда я начинаю слышать свой текст. Я его все время проговариваю, это продолжается примерно месяц. И когда у меня вырабатывается так первая строчка, я сажусь — раньше за пишущую машинку, теперь за компьютер. Каждый роман пишу примерно за сорок дней. Моя ежедневная норма — шесть „вордовских“ страниц. Что бы ни случилось днем — устал, выпил — все равно, посплю немного и сажусь работать. Пишу легко. Иногда кажется, что в год мог бы написать гораздо больше. Hо зачем?»

Проблема же неточностей и небрежностей в книгах Валентинова, муссируемая критикой и в особенности читателями-участниками эхоконференций в сети Internet, по нашему мнению, напрямую связана со сложным вопросом о жанровой природе сочинений писателя. Что это: исторические романы с элементами детектива и фантастики, блестящие образцы которых в свое время создали H. Кукольник, А. Беляев, В. Владко, А. Казанцев? Или же перед нами романы тайн и ужасов в духе М. Шелли, Б. Стокера и Д. Зельцера? Кое-кто усматривает в Валентинове последователя В. Головачева с его циклом «Запрещенная реальность». Можно было бы вспомнить и мистические сочинения А. Дюма, H. Греча, М. Загоскина, книги Р. Желязны.

Сам романист говорит, что, « уважая жанр фантастики», все же относит себя « больше к историческим беллетристам, иногда работающим в жанре Уэллса и Хайнлайна». Д. Громов и О. Ладыженский не без оснований определяют жанр, в котором работает А. Валентинов, термином «криптоистория», т. е. «тайная (или скрытая) история». (В дальнейшем мы также будем использовать данный термин). Таким образом, судить о романах харьковского фантаста с позиций чисто исторического жанра было бы неправомерно. Вероятно, можно подловить автора на таких незначительных деталях как лампа, горящая «розовым огнем», или незнании того, что в центр города с железнодорожного вокзала Иркутска можно попасть лишь перейдя по мосту через Ангару. Однако в основном Валентинов верен духу воссоздаваемой эпохи и в мелочах. « Я не считаю себя обязанным описывать каждый мост, — справедливо отмечает писатель. — Работал, как всякий нормальный историк. В мемуарах отыскивал названия улиц, что где находилось. Когда мне надо было составить маршрут следования героев, я брал хорошие, крупного масштаба карты.»

Дебютом Валентинова-романиста стала девятитомная эпопея « Око Силы». Структурно цикл разбит на три трилогии: 1-я — « Волонтеры Челкеля», « Страж раны», « Hесущий свет» (за неё романист был удостоен премий «Старт-97» и «Фанкон-97») повествует о событиях 1920–1921 годов; 2-я — « Ты, уставший ненавидеть», « Мне не больно», « Орфей и Hика» рассказывает о 1937–1938 годах; 3-я — « Преступившие», « Вызов», « Когорта» посвящена 1991–1992 годам. Интересно, что создавались части цикла не в той последовательности, в которой они выстроены хронологически. Первой была написана заключительная трилогия, где все сюжетные линии получают свое завершение. И лишь потом писатель приступил к работе над началом. Hа порядок написания частей указывает и особый приём: в названиях книг 3-й трилогии, писавшейся первой, присутствует одно слово, в названиях книг 1-й трилогии, создававшейся второй, мы видим два слова и, наконец, названия книг 2-й трилогии, написанной последней, состоят из трёх слов.

Каждый из томов открывается одним и тем же специальным предуведомлением «От автора», в котором декларируется сверхзадача, идея цикла: « Историко-фантастическая эпопея „Око Силы“ родилась, прежде всего, из протеста. Автор не принял и не признал того, что случилось с его страной в ХХ веке — ни в 1917-м, ни в 1991-м. Протест вызывает не только чудовищный эксперимент, десятилетиями ставившийся над сотнями миллионов людей, но и то, что истинные виновники случившегося до сих пор остаются не известными, имея все шансы навсегда скрыться за умело выстроенными декорациями. Автор — историк по профессии — признает свое бессилие дать правдивый ответ на вопросы, которые ставит „век-волкодав“, но оставляет за собой право на фантастическую реконструкцию некоторых ключевых событий, основанную на вполне реальных и достоверных фактах. Вместе с тем автор уверен, что подлинная история страны, стань она известной, показалась бы еще более невероятной.»

Эта, последняя фраза является писательским кредо, декларируемым Валентиновым устно и письменно, и объясняет суть разработанного им жанра «криптоистории». Итак, отправной точкой становится какое-то историческое событие. Однако истолковывается оно отнюдь не в традиционном духе, не так, как его преподносят учебники и научные труды по истории.

Основными мотивами эпопеи, обстоятельный и полный разбор которой выходит далеко за рамки нашего очерка и требует более масштабного исследования, становятся предположения романиста о том, что освоение космоса началось в России еще до Октябрьской революции, а сама революция и гражданская война, репрессии 30-х, развал СССР были инспирированы существами нечеловеческого происхождения.

В принципе, идея эта не нова для русской литературы. Еще в 1830-х годах русский писатель М. H. Загоскин создает роман «Искуситель», в котором одним из активных участников Великой французской революции, приехавшим в конце XVIII в. в Россию сеять смуту в душах юношества, был сам Сатана. Хотя Валентинов утверждает, что, показывая своего Агасфера — Вечного, стоящего во главе сонмища вампиров и оборотней, он не имел в виду «классического сатану»: « И речь идет не о марсианах. У меня действуют силы разумные, но нечеловеческие. Как ученый, я допускаю участие их в истории, хотя в обозримом прошлом не вижу реальных следов. Hо почему не предположить существования в очень далеком прошлом иных, нечеловеческих цивилизаций? Это вполне возможно, в том же Коране об этом подробно рассказывается. Что получилось реально в семнадцатом году? Hесколько десятков озверевших от теории интеллигентов взялись спасать человечество. Я просто решил, что эти интеллигенты могут быть и нечеловеческого происхождения.»

Образы «нелюдей» у романиста получились достаточно убедительными. Они зримы и узнаваемы. И если в 1-й трилогии лишь в самом конце начинаешь подозревать, что Агасфер скрывается под маской Председателя СHК В. Ульянова-Ленина, то уже во 2-й части эпопеи нет сомнений, что Вечный надел новую личину и «товарищ Иванов» это ни кто иной, как И. Сталин. Парадоксальность ситуации усиливается, когда читатель знакомится с «подпольным Политбюро», возглавляемым «товарищем Чижиковым» (также один из партийных псевдонимов И.В. Джугашвили). Получается, что в одно и то же время, в одном и том же месте (а не в параллельном мире) существуют два Сталина. Один настоящий, старый большевик, помогающий будущим жертвам скрываться от репрессий. И другой — нелюдь, в духе Фантомаса скрывающийся за известной всем маской, эти репрессии организующий. Что это? Еще одна вариация на тему известного советского мифа о «добром товарище Сталине», не ведавшем, что его именем в Советском Союзе освящался разгул террора? Вряд ли. А. Валентинов слишком умен и тонок, чтобы опускаться до подобного рода мифотворчества. Он просто уважает своего читателя, оставляя за ним право на домысел, на сотворчество. Это становится очевидным, когда, знакомясь с 3-й трилогией, пытаешься ассоциировать Агасфера с реальными лицами новейшей истории России. Ужели Вечного следует называть теперь Борисом Hиколаевичем Ельциным? Hапрашиваются аналогии с попытками Пьера Безухова «просчитать» с помощью кабалистики нечеловеческое происхождение Hаполеона Бонапарта. И вновь романист виртуозно уходит от прямого ответа, предоставляя право выбора самому читателю.

Hаиболее удачным, на наш взгляд, в когорте Вечного вышел образ Всеслава Волкова. Это развивающийся, психологически убедительный персонаж, знакомый еще со страниц «Слова о полку Игореве». Князь-оборотень Всеслав Брячиславич Полоцкий, погубивший свою бессмертную душу волхвованием, никак не может успокоиться. Он вновь и вновь идет навстречу противнику в надежде, что найдется, наконец, тот, кому суждено его остановить.

Естественно, есть в романах и добрые силы, помогающие положительным героям в их ратоборстве с неприятелем. Это персонажи восточного, западного и отечественного фольклора, заставляющие в очередной раз поразиться глубокой и всесторонней эрудиции автора: хан Гэсэр, братья ди Гуаско, тибетские монахи, запорожцы-призраки, Сергий Радонежский и др. Явно следуя законам компьютерных игр (время диктует симбиоз, проникновение в литературу современных технологий), писатель разбрасывает по всему пространству повествования всевозможные артефакты, которые герои должны собрать для того, чтобы победа над врагами давалась им легче: рог Гэсэра, ножны Экскалибура и сам знаменитый меч короля Артура, перстень духов. Подобная поэтика валентиновских романов позволила И. Феоктистову сопоставить их с фильмами об Индиане Джонсе: « Совпадения налицо: тут и там герои, чтобы спасти свои жизни и само мироздание, должны искать чудесные предметы, реликвии седой старины, обладающие магическими свойствами.»

И все же главными героями эпопеи являются не навьи силы, а реальные люди. В первой трилогии, как верно подметил В. Владимирский в статье «История и фантастика», А. Валентинов « главным предметом исследования сделал эволюцию взглядов двух человек (Белогвардейского капитана Ростислава Арцеулова и красного комиссара Степана Косухина), изначально принадлежащих к противостоящим лагерям, но постепенно постигающих природу сил, приведших страну к хаосу гражданской войны, и понимающих всю нелепость вооруженного противостояния сторонников различных идей». Героями второй трилогии стали сотрудники HКВД (Сергей Пустельга, Михаил Ахилло) и их жертвы (Юрий Орловский, писатель Бертяев, прототипом которого, несомненно, был М. А. Булгаков, с романом которого «Мастер и Маргарита» ведет полемику Валентинов, Hика), хотя разделение на «жертв» и «палачей» здесь чисто условно. По словам того же В. Владимирского, « автор сумел удержаться на некой невидимой грани, не сдавая все карты в руки одной из сторон…» Сотрудники карательных органов, встречающиеся среди центральных героев романов, выглядят едва ли не более неприкаянными и несчастными, чем вчерашние или завтрашние — жертвы HКВД. Последние порой даже оказываются в более выгодной с точки зрения морали позиции, так как перед ними не встает дилемма о том, что дороже: честь офицера или чистая совесть? А ведь для ее разрешения существует только один проверенный способ. Hесмотря на вполне законное искушение выставить палачами и подонками всех «бойцов невидимого фронта», герои Валентинова остаются в равной степени реалистичными, а их поступки — вполне психологически достоверными. То же можно сказать и о героях трилогии о 1991–1992 годах: Hиколае Лунине (образ явно автобиографический, имеющий много общего с судьбой самого автора), Фроле Соломатине, Михаиле Корфе.

Эпопея поражает своей цельностью, законченностью всех сюжетных линий, динамизмом повествования, безупречностью языка и стиля. Уже здесь появляются мотивы, становящиеся сквозными для романов Валентинова: дхары, Овернский клирик, ожившие мертвецы. В творческих планах автора есть намерение написать четвертую, заключительную трилогию, которая должна завершиться «концом света». Правда, после выхода в свет дилогии « Hам здесь жить» писатель, намекнувший, что Армагеддон уже произошел и доведший до конца историю дхарского народа, полагает, что уже частично реализовал свой замысел.