Бог устал

Бог каждый день воплощается в сонме детей своих,

В первом, десятом, тысячном — Господи, сколько их,

А никуда не денешься, никто не снимет с поста.

Бог устал.

Грешник, святой, убийца, солдат, медсестра, поэт,

Пьяница, чья-то бабушка, а с бабушкой вместе дед,

Список френдов и подписчиков, от коммента до поста.

Бог устал.

Он карает и милует, любит, зубами скрипит,

Сам себя убивает, сам себе даёт пить,

Та ипостась наворочена, эта до боли проста.

Бог устал.

Он каждый день воплощается, такая работа Его,

Качается, не кончается, бормочет под нос: «Ничего!

Хотелось бы как-то иначе, да разве спрыгнешь с креста?»

Устал.

А кто не устал?

Рифма к слову «дожди», разумеется, «жди»;

Позади, впереди — где тут ждать и чего, неизвестно.

Нету счастья? Найди, наскреби, приведи;

Я, ходжа Насреддин, говорю это прямо и честно.

Да, я вижу, что дождь, что без цели идёшь,

Что нелепый галдёж лупит в спину и путает мысли.

Мучит зябкая дрожь; где ишак? — не найдёшь,

У чужих не сведёшь. Я не вор, ты не вор, не в том смысле.

Тут хоть волком завой, а ишак только свой

Может быть; на кривой ишаки не свои не вывозят,

И пускай не скакун, только верь ишаку,

Он тебе на веку был написан. Весна, лето, осень,

Даже если зима, не лишайся ума,

Не мечтай о домах, о приюте, о теплой постели,

А ищи ишака, своего ишака,

Ты ходжа, не шакал, мы с тобой ходоки, в самом деле.

Если мы ходоки и на ногу легки,

Так зачем ишаки? Вот вопрос, и задать его — счастье,

Но не знают глупцы, что ишак им не цирк,

Он почти Лао-цзы, если правильно с ним обращаться.

И для вас, и для нас он — крылатый Пегас,

Бык, чьи мощны рога-с, сивка-бурка и верный товарищ,

Всем хорош, а не плох, пища — чертополох,

Он касыдам пролог, а с другими, брат, плова не сваришь!

И пускай неказист, и копыта в грязи,

Ты ему не грози, если вдруг заупрямился парень.

Не идёт? Не беда! Вам не надо туда.

Здесь и хлеб, и вода, и ещё каждой твари по паре!

Да, опора планет вовсе не на слоне —

На ишачьей спине, что несёт и планеты, и солнце,

И тебя, и меня, остальное — фигня,

Это надо понять, прежде чем наш обед растрясется.

И хорош каждый шаг, если рядом ишак,

И тропа хороша, если этот ишак под тобою,

Пыль на длинных ушах, стать — что твой падишах,

И ликует душа, и судьба благосклонна к обоим!

Это чат, где кричат — судят, рубят сплеча,

Впопыхах, сгоряча, здесь котлы, сковородки и вилы.

Это чат, где молчат — слезы, скорбь и печаль.

Провожать — не встречать, мы на проводах все уязвимы.

Вот канал, где война — тут беда и вина,

И в щербинах стена, а три прочие стенки упали.

Вот канал, где она — вовсе и не война,

Имя ей сатана дал иное, но падаль есть падаль.

Вот дневник — толку с них? Что беречь, что хранить,

Если порвана нить, сталью воздух и дыбом планета?

Было имя, стал ник, кто-то новый возник

И рванул как двойник по морям, по волнам, интернета.

Вот вай-фай, здесь лафа: фотка, новость, строфа,

С ноты «до», с ноты «фа» — все найдет себе теплое место,

Ляжет в вечный астрал. Прав ты или неправ,

Сочинил иль украл — неизвестно и неинтересно.

За стеклом — Вавилон. На экране твой клон

За рулём, за столом, день рождения и годовщина,

Вот и гроб, и цветы, это, кажется, ты,

Сделал селфи впритык — ах, какой был завидный мужчина!

А вот это реал, как он скромен и мал,

Как он скучен и вял, если взять и сравнить с виртуалом,

Не поставишь эффект, не закрасишь дефект,

И не выскажешь «фе» сотней способов — мимики мало!

Вот ведь жизнь, ну скажи, чисто пропасть во ржи,

Мы в реале пажи, короли и тузы в виртуале,

Как бы так угадать, чтоб не жить никогда,

Чтобы в топку года, и гори оно пламенем алым?

Чтоб с подгузников — стар, но зато аватар,

Чтоб с пелёнок до ста, и в могилу! — зато знатный блогер?

Раз, родился и труп! — но канал на YouTube…

И умён или туп — патентованный рай в эпилоге!

Хотелось жить в иные времена,

Да выпала вот эта вся тусовка,

Хотелось ноги сунуть в стремена —

Какие стремена, болван? В кроссовки.

Хотелось, чтобы трепетный покой —

Покоя нет, лишь трепет до озноба,

Хотелось бы махнуть на жизнь рукой,

Отчалить, плыть стремительной рекой —

Плывём и машем — снова, снова, снова.

Судьба к моим желаниям глуха,

А если исполняет, так местами,

Стеклянный панцирь ветхого стиха

Не защитит от поцелуев стали,

Но если я чего-то и хочу,

Познав всю блажь всю суету желаний —

Пусть помнят и словами, и делами,

Пусть зажигают малую свечу.

Когда ничего ещё не улеглось — напротив, дыбом встаёт,

На смену страху приходит злость и немузыкально поёт,

Фальшивит мимо и слов, и нот, берёт не диез — бемоль,

У злости с голосом плохо, но

Характер у этой сучки дрянной,

А проще сказать, дерьмо.

Когда у врага и клыки, и рога, и рупор торчит во рту,

И страх говорит, что пора в бега — по морде и паспорту,

И страх говорит: «Ну куда ты, лось? Там очень нехорошо!» —

На смену страху приходит злость,

И грубо командует: «Началось!

А ну поднял жопу… Пошёл!»

И жопа взлетает сама собой, как перепел из травы,

И там, где тебя вели на убой, идёшь теперь в рост «на вы»,

А после «на ты», а потом без слов, лишь рев распирает рот,

И злость подпевает: «Тебе свезло!

Мы вместе: я злая, ты тоже злой,

А ну, сукин сын, вперёд!»

И сукин, не сукин, а прёшься вперёд, хоть злой, хоть не злой, любой,

Не помнишь, что пить — самогон или йод? — но сипло дудишь трубой,

Да, мимо нот, и бемоль — диез, и что-то горит вдали,

Но злость велит, и уже залез,

И глотку рвёшь, и болит не здесь,

А хрен знает где болит.

Потом будет больно и там, и тут, потом будет так и сяк,

И васильком синяки цветут, поет ломота в костях,

И тенор шикарный у ломоты, и в горле колючий ёж…

А злость нальёт и плеснет в кусты,

И хрипло спросит: «Ну что, остыл?

Не пьёшь? Почему не пьёшь?»

Когда вокруг страшнее, чем в аду,

Писать о страшном просто и легко.

Гляжу в окно: туман, как молоко,

Он говорит: «Страх есть? А вдруг найду?!»

Он говорит: «Бояться хорошо,

Слагать о страхе оды и стихи.

Что делать? Так вопрос давно решен:

Везде полно ужасной шелухи,

Бери горстями, черпай, угощай,

Корми объевшихся и натощак,

Прям щас!»

Молчу, не отвечаю. Я боюсь,

Что соглашусь, приму, не устою.